Поэзия Сумарокова
Принципы классицизма и, в особенности, классицистической лирики вслед за В.К. Тредиаковским и М.В. Ломоносовым продолжал развивать А.П. Сумароков. Свои мысли о творчестве А.П. Сумароков изложил в своей «Эпистоле о стихотворстве», являющейся вольным переводом «Поэтического искусства» Буало. Хотя Сумароков неоднократно заявлял, что у него не было никаких руководителей в поэзии, однако несомненно то, что в начале своей поэтической деятельности, во вторую половину 1730х годов, он был убежденным последователем Тредиаковского. Появление новаторской поэзии Ломоносова Сумароков, по словам последнего, встретил недружелюбными эпиграммами. Однако вскоре Сумароков, как, впрочем, и Тредиаковский, усвоил новые принципы версификации и литературного языка, введенные Ломоносовым.
М.М. Херасков придумал такую надпись к портрету А.П. Сумарокова, помещенному в полном собрании всех сочинений А.П. Сумарокова (1781):
Изображается потомству Сумароков,
Парящий, пламенный и нежный сей творец,
Который сам собой достиг Пермесских токов,
Ему Расин поднес и Лафонтен венец.
Но, кроме трагедий, басен и од, Сумароков писал и любовные стихотворения. А.П. Сумароков творил в русле классицизма и, следовательно, строго придерживался определенной жанровой организации. Именно поэтому его стихотворения о любви часто написаны в чисто классицистических жанрах — идиллии, эклоги, элегии. А.С. Пушкин называл поэзию Сумарокова «цинической свирелью». «Свирель» в 18 веке служила для обозначения так называемых пастушеских жанров — идиллии и эклоги. «Цинической» она названа потому, что любовные стихотворения действительно отличаются некоторой фривольностью, что полностью отвечало запросам придворной жизни того времени. Его любовные песенки писались от лица как мужчины, так и женщины, в них выражались оттенки любовных чувств, в особенности ревность, томление, любовная досада, тоска.
Белинский, характеризуя эклоги и указав на их достаточную откровенность, все же отметил: «и несмотря на это, Сумароков и не думал быть соблазнительным или непримиримым, а, напротив он хлопотал о нравственности» .
В доказательство своей точки зрения Белинский полностью привел посвящение из «Эклог» Сумарокова; основная идея этого посвящения сформулирована Сумароковым в следующих словах: «В эклогах моих возвещается нежность и верность, а не элопристойное сластолюбие и нет таковых речей, кои бы слуху были противны». Сумароков, конечно же, понимая относительность подобных слов: в одной своей, почти неприличной басне он иронически заметил: «Я скромности всегда был крайний почитатель».
Сумароковым написано множество эклог, но все они более или менее однообразны. П.А. Берков во вступительной статье к книге А.П. Сумарокова отмечает, что почти каждая эклога начинается «большим «пейзажным» введением, изображающим условную пастушескую, счастливую страну» . Пейзаж в сумароковских эклогах обычно тихий, безоблачный, чаще всего залитый солнцем, иногда посеребренный луной:
К раскрытию очей и к услажденью взора
Выходит изза гор прекрасная Аврора,
Сияет на лугах прекрасная весна...
После описания пейзажа либо герой, либо героиня сообщают своим друзьям или поверяют источнику свою тайну — любовь к пастушке или пастуху. Дальнейшая часть эклоги содержит борьбу между страстью и стыдом, всегда завершающая «цитерскими утехами», о которых хотя и коротко, но всегда с несомненным удовольствием говорит Сумароков в последних стихах:
И лишь коснулися они дубравы той,
В минуту овладел он всею красотой,
Лип были ветвия наместо им покрова,
А что там делалось, то знает та дуброва.
(«Цения»)
Как, например, в эклоге «Флориза»:
О, вы, страдания, дошедшие к концу!
Касайтеся, горя, любовному венцу,
Насытьтеся теперь цитерскою забавой
И наслаждайтеся победою и славой.
Сумароков в своих эклогах воспевает любовную страсть. Герой эклоги «Целимена», пастух Оронт, произносит ей целый панегирик:
...нет такия силы
Минуты описать, которы столько милы,
В которы человек не помнит сам себя...
А в эклоге «Ликориса» Сумароков так отзывается о любви:
Вкусив дражайший плод, любовник говорит:
Ах, мало человек судьбу благодарит,
Имея таковы во младости забавы,
Важнейшие стократ величия и славы!
В эклоге «Целимена» любовь оказывается самой важной составляющей человеческой жизни:
Природа таковых плодов не извела,
Которы бы превзошли любовные дела,
И что бы быть могло во самом лучшем цвете
Любовной нежности прелестнее на свете.
В эклоге «Дориза» любовь приходит и во сне:
То видит и во сне: ей, кажется, милует,
Кто въяве в оный час, горя, ее целует.
Любовь оказывается тем чувством, которое хотят пережить все люди, как, например, в эклоге «Клариса»:
Подружкина любовь Милизу заражает,
Милиза дней чрез пять Кларисе подражает.
Любимая женщина становится самой красивой женщиной, как это происходит с героиней эклоги «Калиста»:
Зефиры во власы твои пристрастно дуют,
Где пляшешь ты когда, там грации ликуют.
Сравненна может быть лишь тень твоя с тобой.
Когда ты где сидишь в день ясный над водой.
Для Сумарокова изображаемый им мир пастухов и пастушек — это сладостный вымысел, это золотой век, это та пасторальная утопия, в которую автор уводит читателей от мрачных реалий окружающего мира. В идиллиях Сумароков изображает мирную, добродетельную жизнь, в которой пастухи и пастушки влюбляются на фоне великолепных пейзажей и признаются в этой любви:
Но, ах! драгая жизнь, доколе буду жить
В прекрасной сей пустыне,
Все буду унывать, как унываю ныне.
Они страдают в разлуке, переживают ее с трудом:
Без Филины очи сиры,
Сиры все сии места;
Отлетайте вы, зефиры,
Без нея страна пуста;
Наступайте вы, морозы,
Увядайте, нежны розы!
Но, если условный мир утех, предусмотренный поэтикой классицизма, воспроизводился им в традиционных жанрах идиллии и эклоги, то мир искренних душевных переживаний раскрылся в его песенном творчестве. В лучших песнях Сумарокова представлена целая гамма человеческих переживаний, которая становится шире, чем в творчестве его предшественников (например, Тредиаковского).
Появляются такие мотивы, как неразделенная, «незаконная» и торжествующая любовь, тоска, разлука. Мотив ревности, присутствующий в творчестве Сумарокова, существовал и в литературной песне Тредиаковского, но Сумароков придает ему новые оттенки. Так, безответная любовь женщины заставляет ее с горечью произнести: «Ты ко мне, как камень, я к тебе, как пламень».
М.М. Херасков придумал такую надпись к портрету А.П. Сумарокова, помещенному в полном собрании всех сочинений А.П. Сумарокова (1781):
Изображается потомству Сумароков,
Парящий, пламенный и нежный сей творец,
Который сам собой достиг Пермесских токов,
Ему Расин поднес и Лафонтен венец.
Но, кроме трагедий, басен и од, Сумароков писал и любовные стихотворения. А.П. Сумароков творил в русле классицизма и, следовательно, строго придерживался определенной жанровой организации. Именно поэтому его стихотворения о любви часто написаны в чисто классицистических жанрах — идиллии, эклоги, элегии. А.С. Пушкин называл поэзию Сумарокова «цинической свирелью». «Свирель» в 18 веке служила для обозначения так называемых пастушеских жанров — идиллии и эклоги. «Цинической» она названа потому, что любовные стихотворения действительно отличаются некоторой фривольностью, что полностью отвечало запросам придворной жизни того времени. Его любовные песенки писались от лица как мужчины, так и женщины, в них выражались оттенки любовных чувств, в особенности ревность, томление, любовная досада, тоска.
Белинский, характеризуя эклоги и указав на их достаточную откровенность, все же отметил: «и несмотря на это, Сумароков и не думал быть соблазнительным или непримиримым, а, напротив он хлопотал о нравственности» .
В доказательство своей точки зрения Белинский полностью привел посвящение из «Эклог» Сумарокова; основная идея этого посвящения сформулирована Сумароковым в следующих словах: «В эклогах моих возвещается нежность и верность, а не элопристойное сластолюбие и нет таковых речей, кои бы слуху были противны». Сумароков, конечно же, понимая относительность подобных слов: в одной своей, почти неприличной басне он иронически заметил: «Я скромности всегда был крайний почитатель».
Сумароковым написано множество эклог, но все они более или менее однообразны. П.А. Берков во вступительной статье к книге А.П. Сумарокова отмечает, что почти каждая эклога начинается «большим «пейзажным» введением, изображающим условную пастушескую, счастливую страну» . Пейзаж в сумароковских эклогах обычно тихий, безоблачный, чаще всего залитый солнцем, иногда посеребренный луной:
К раскрытию очей и к услажденью взора
Выходит изза гор прекрасная Аврора,
Сияет на лугах прекрасная весна...
После описания пейзажа либо герой, либо героиня сообщают своим друзьям или поверяют источнику свою тайну — любовь к пастушке или пастуху. Дальнейшая часть эклоги содержит борьбу между страстью и стыдом, всегда завершающая «цитерскими утехами», о которых хотя и коротко, но всегда с несомненным удовольствием говорит Сумароков в последних стихах:
И лишь коснулися они дубравы той,
В минуту овладел он всею красотой,
Лип были ветвия наместо им покрова,
А что там делалось, то знает та дуброва.
(«Цения»)
Как, например, в эклоге «Флориза»:
О, вы, страдания, дошедшие к концу!
Касайтеся, горя, любовному венцу,
Насытьтеся теперь цитерскою забавой
И наслаждайтеся победою и славой.
Сумароков в своих эклогах воспевает любовную страсть. Герой эклоги «Целимена», пастух Оронт, произносит ей целый панегирик:
...нет такия силы
Минуты описать, которы столько милы,
В которы человек не помнит сам себя...
А в эклоге «Ликориса» Сумароков так отзывается о любви:
Вкусив дражайший плод, любовник говорит:
Ах, мало человек судьбу благодарит,
Имея таковы во младости забавы,
Важнейшие стократ величия и славы!
В эклоге «Целимена» любовь оказывается самой важной составляющей человеческой жизни:
Природа таковых плодов не извела,
Которы бы превзошли любовные дела,
И что бы быть могло во самом лучшем цвете
Любовной нежности прелестнее на свете.
В эклоге «Дориза» любовь приходит и во сне:
То видит и во сне: ей, кажется, милует,
Кто въяве в оный час, горя, ее целует.
Любовь оказывается тем чувством, которое хотят пережить все люди, как, например, в эклоге «Клариса»:
Подружкина любовь Милизу заражает,
Милиза дней чрез пять Кларисе подражает.
Любимая женщина становится самой красивой женщиной, как это происходит с героиней эклоги «Калиста»:
Зефиры во власы твои пристрастно дуют,
Где пляшешь ты когда, там грации ликуют.
Сравненна может быть лишь тень твоя с тобой.
Когда ты где сидишь в день ясный над водой.
Для Сумарокова изображаемый им мир пастухов и пастушек — это сладостный вымысел, это золотой век, это та пасторальная утопия, в которую автор уводит читателей от мрачных реалий окружающего мира. В идиллиях Сумароков изображает мирную, добродетельную жизнь, в которой пастухи и пастушки влюбляются на фоне великолепных пейзажей и признаются в этой любви:
Но, ах! драгая жизнь, доколе буду жить
В прекрасной сей пустыне,
Все буду унывать, как унываю ныне.
Они страдают в разлуке, переживают ее с трудом:
Без Филины очи сиры,
Сиры все сии места;
Отлетайте вы, зефиры,
Без нея страна пуста;
Наступайте вы, морозы,
Увядайте, нежны розы!
Но, если условный мир утех, предусмотренный поэтикой классицизма, воспроизводился им в традиционных жанрах идиллии и эклоги, то мир искренних душевных переживаний раскрылся в его песенном творчестве. В лучших песнях Сумарокова представлена целая гамма человеческих переживаний, которая становится шире, чем в творчестве его предшественников (например, Тредиаковского).
Появляются такие мотивы, как неразделенная, «незаконная» и торжествующая любовь, тоска, разлука. Мотив ревности, присутствующий в творчестве Сумарокова, существовал и в литературной песне Тредиаковского, но Сумароков придает ему новые оттенки. Так, безответная любовь женщины заставляет ее с горечью произнести: «Ты ко мне, как камень, я к тебе, как пламень».